Неточные совпадения
У столбика дорожного
Знакомый голос слышится,
Подходят наши странники
И видят: Веретенников
(Что башмачки козловые
Вавиле подарил)
Беседует с крестьянами.
Крестьяне открываются
Миляге по
душе:
Похвалит Павел песенку —
Пять раз споют, записывай!
Понравится пословица —
Пословицу пиши!
Позаписав достаточно,
Сказал им Веретенников:
«Умны крестьяне русские,
Одно нехорошо,
Что пьют до одурения,
Во
рвы, в канавы валятся —
Обидно поглядеть...
Но пока еще обида и долго переносимая пытка заглушали все человеческое в нем. Он злобно
душил голос жалости. И «добрый дух» печально молчал в нем. Не слышно его голоса; тихая работа его остановилась. Бесы вторглись и
рвали его внутренность.
Фаддеев, бывший в числе наших слуг, сказал, что и их всех угостили, и на этот раз хорошо. «Чего ж вам дали?» — спросил я. «Красной и белой каши; да что, ваше высокоблагородие, с
души рвет». — «Отчего?» — «Да рыба — словно кисель, без соли, хлеба нет!»
Жаль, что нельзя разглядеть всего: «С
души рвет», — как говорит Фаддеев, а есть чего поглядеть!
«Наши ребята, — продолжал он, — наелись каких-то стручков, словно бобы, и я один съел — ничего, годится, только рот совсем свело, не разожмешь, а у них животы подвело, их с
души рвет: теперь стонут».
— Тонечка, голубчик, ты спасла меня, как Даниила, сидящего во
рву львином! — закричал Веревкин, когда в дверях столовой показалась высокая полная женщина в летней соломенной шляпе и в травянистого цвета платье. — Представь себе, Тонечка, твой благоверный сцепился с Сергеем Александрычем, и теперь
душат друг друга такой ученостью, что у меня чуть очи изо лба не повылезли…
— Убил, ваше благородие, как легли мы с ней спать, я и стал ее бранить, пошто она мне лошадь не подсобила отпрячь; она молчит; я ударил ее по щеке, она заплакала навзрыд. Это мне еще пуще досадней стало; я взял да стал ей ухо
рвать; она вырвалась и убежала от меня на двор, я нагнал ее, сшиб с ног и начал ее
душить.
— Ты не поверишь, как они бедны! ах, как бедны! — продолжала она таким голосом, как будто ей вот-вот сейчас
душу на части начнут
рвать. — И представь себе, бедны, а в кабаке у меня всегда толпа!
При одной мысли о такой возможности Родиона Антоныча прошибал холодный пот, хотя в
душе он считал себя бессребреником, что выводилось, впрочем, сравнительно: другие-то разве так
рвали, да сходило с рук!
Этот урок глубоко запал в
душу Родиона Антоныча, так что он к концу крепостного права, по рецепту Тетюева, добился совершенно самостоятельного поста при отправке металлов по реке Межевой. Это было — тепленькое местечко, где
рвали крупные куши, но Сахаров не зарывался, а тянул свою линию год за годом, помаленьку обгоняя всех своих товарищей и сверстников.
— Для Паши это не велика потеря, да и мне эти свидания только
душу рвут! Говорить ни о чем нельзя. Стоишь против сына дурой, а тебе в рот смотрят, ждут — не скажешь ли чего лишнего…
Ров, этот ужасный
ров, эти страшные волчьи ямы полны трупами. Здесь главное место гибели. Многие из людей задохлись, еще стоя в толпе, и упали уже мертвыми под ноги бежавших сзади, другие погибли еще с признаками жизни под ногами сотен людей, погибли раздавленными; были такие, которых
душили в драке, около будочек, из-за узелков и кружек. Лежали передо мной женщины с вырванными косами, со скальпированной головой.
Одно Варварино платье привлекло внимание Передонова. Оно было в оборках, бантиках, лентах, словно нарочно сшито, чтобы можно было спрятать кого-нибудь. Передонов долго рассматривал его, потом с усилием, при помощи ножа, вырвал, отчасти вырезал карман, бросил его в печку, а затем принялся
рвать и резать на мелкие куски все платье. В его голове бродили смутные, странные мысли, а на
душе было безнадежно тоскливо.
И ты, и ты не любишь меня!» И он
рвал волосы на голове, кусал губы, и вдруг в его
душе, мягкой и нежной, открылась страшная возможность злобы, ненависти, зависти и потребность отомстить, и в дополнение он нашел силу все это скрыть.
А того не будет знать, через какие трущобы мы брели, какие тернии
рвали нашу
душу и как нас обманывали на каждом шагу блуждающие огоньки, делавшие ночь еще темней.
Казнит злодея провиденье!
Невинная погибла — жаль!
Но здесь ждала ее печаль,
А в небесах спасенье!
Ах, я ее видал — ее глаза
Всю чистоту
души изображали ясно.
Кто б думать мог, что этот цвет прекрасный
Сомнет минутная гроза.
Что ты замолк, несчастный?
Рви волосы — терзайся — и кричи —
Ужасно! — о, ужасно!
Душа рвала свои оковы,
Огонь по жилам пробегал,
И этот голос чудно-новый,
Ей мнилось, всё еще звучал.
Но кто в ночной тени мелькает?
Кто легкой тенью меж кустов
Подходит ближе, чуть ступает,
Всё ближе… ближе… через
ровИдет бредучею стопою?..
Вдруг видит он перед собою:
С улыбкой жалости немой
Стоит черкешенка младая!
Дает заботливой рукой
Хлеб и кумыс прохладный свой,
Пред ним колена преклоняя.
И взор ее изобразил
Души порыв, как бы смятенной.
Но пищу принял русский пленный
И знаком ей благодарил.
Нина, я проклинал вас, ненавидел,
рвал ваши письма и фотографии, но каждую минуту я сознавал, что
душа моя привязана к вам навеки.
— Мировой проснулся ночью-то, — объяснял Филька, — в избе темень,
душа горит, вот он пополз по полу-то, да и нашел ковш… думает — вода и давай пить! После его рвало-рвало с помоев-то, а Ястребок катается, хохочет над ним.
Я до сих пор не могу позабыть двух старичков прошедшего века, которых, увы! теперь уже нет, но
душа моя полна еще до сих пор жалости, и чувства мои странно сжимаются, когда воображу себе, что приеду со временем опять на их прежнее, ныне опустелое жилище и увижу кучу развалившихся хат, заглохший пруд, заросший
ров на том месте, где стоял низенький домик, — и ничего более. Грустно! мне заранее грустно! Но обратимся к рассказу.
Началися толки рьяные,
Посреди села базар,
Бабы ходят словно пьяные,
Друг у дружки
рвут товар.
Старый Тихоныч так божится
Из-за каждого гроша,
Что Ванюха только ежится:
«Пропади моя
душа!
Чтоб тотчас же очи лопнули,
Чтобы с места мне не встать,
Провались я!..» Глядь — и хлопнули
По рукам! Ну, исполать!
Не торговец — удивление!
Как божиться-то не лень…
Пусть все они в одну сольются песню
И
рвут мне сердце,
душу жгут огнем
И слабый дух на подвиг утверждают.
— Что, сволочь? Напакостил, а теперь самого с
души рвёт?
Андросова, который сам видел, «как псы духовенство
рвали», а спасся от графа только тем, что «взял греха на
душу».
Зубы у девок, у баб разгорелись.
Лен, и полотна, и пряжу несут.
«Стойте, не вдруг! белены вы объелись?
Тише! поспеете!..» Так вот и
рвут!
Зорок торгаш, а то просто беда бы!
Затормошили старинушку бабы,
Клянчат, ласкаются, только держись:
— Цвет ты наш маков,
Дядюшка Яков,
Не дорожись! —
«Меньше нельзя, разрази мою
душу!
Хочешь бери, а не хочешь — прощай...
— Да! вот всегда такова-то правда людская на свете! — печально и горько вздыхал он. — Ты
душу за них отдать готов, ты на крест, на плаху идешь, а они над тобой издеваются, они в тебя каменьями и грязью швыряют… Люди, люди!.. братьями вы называетесь!.. Что ж,
рвите меня по-братски! бейте меня, плюйте, терзайте!..
— Не беда… Ты лучше скажи,
рвет тебя с
души, как ты вчера говорил, или нет?
— С
души вовсе
рвет, барин… Точно
душу тянет! — жалобно отвечал Ворсунька.
— Так и сказал, — ответила Аграфена Петровна. — Терзается, убивается, даже рыдает навзрыд. «Один, — говорит, — свет, одна услада мне в жизни была, и ту по глупости своей потерял». В последний раз, как мы виделись, волосы даже
рвал на себе… Да скажи ты мне, Дуня, по истинной правде, не бывало ль прежде у вас с ним разговоров о том, что ты ему по
душе пришлась? Не сказывал ли он тебе про свои намеренья?
Когда уж очень на
душе рвет!
— Зачем такие мысли, душечка… Перестаньте… Глазки такие прекрасные портить… Плакать… Я вам уже сознаюсь, я сама, ох, как была против этого брака… Знать ничего не хотела,
рвала и метала… Да спасибо умному человеку, надоумил меня, глупую старуху. Посмотрите-де, прежде сами ее, а потом уж и примите то или другое решение… Вот я и посмотрела… Возьмите Глебушку, сделайте только его счастливым!.. Он в вас
души не чает… Я видела… Я благословляю…
Душа его, как разгневанный орел,
рвала на части животных, им только взвиденных, и впивалась даже могучими когтями в тигра, который был ему не по силам.
И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били,
душили и
рвали Верещагина, не могли убить его; толпа давила их со всех сторон, колыхалась с ними в середине, как одна масса, из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
И сразу в бешеном вихре закружилось все, заплясали огни и мрак, и отовсюду закачались на попадью безглазые призраки. Они качались и слепо лезли на нее, ощупывали ее скрюченными пальцами,
рвали одежду,
душили за горло, впивались в волосы и куда-то влекли. А она цеплялась за пол обломанными ногтями и кричала.